Он слышал эту мелодию прежде.
Она неизменно звала его куда-то вдаль, в самую глубь мрачных коридоров его нерушимой призрачной обители. Он пробуждался ото сна тёмной ночью, едва лишь стоило этой таинственной мелодии достигнуть слуха мёртвого чародея; пробуждался и шёл на её зов сквозь тьму. Там, в конце чёрного коридора, проклятый видел недостижимое сияние: мелодия звала его именно туда, но каждый раз, когда невидящих его очей касались лучи этого прекрасного света, музыка стихала, а сам он терял всякую возможность двигаться дальше и вновь погружался в свой беспроглядный, неисцелимый мрак. Заточённый в стенах собственной крепости, чародей этот перестал существовать для мира живых уже много тысячелетий назад: никто из смертных не помнил ни имени его, ни тех чудовищных, леденящих душу деяний, что совершал он прежде, будучи свободным от всевозможных оков. Ужасные легенды о безымянном колдуне давно обратились в прах, и лишь унылая крепость его, сокрытая от людских глаз далеко за зловещим Серым Морем - единственное доказательство того, что хозяин её бывал на этой земле когда-то.
Он был абсолютно слеп. Он не помнил себя прежнего, и единственным, что способно было возвратить его к жизни, возродить его память, являлась эта тихая, скорбная мелодия, каждую ночь поднимавшая своего возлюбленного некроманта из гробницы. Немёртвый не способен был видеть ничего, кроме того чудесного света, уже долгие тысячелетия ожидавшего его, но он не мог достигнуть его, не мог прикоснуться к нему. Чародей знал лишь, что обретёт в этом божественном свете, в этой магической, неземной мелодии вожделенное спасение и вечный покой - более он не знал ничего.
Однажды, в одну из тех темнейших, безумных и кошмарных ночей, всё пошло не так, как это бывало обыкновенно. Мелодия вновь пробудила его, и вновь пошёл он на её пленительный зов, вновь увидел свой спасительный свет... однако свет этот больше не гас и мелодия не стихала. Некромант сделал шаг навстречу ему, затем - ещё один, и ещё. Он двигался вперёд, а кругом, рядом с ним - всюду было великолепное, живительное сияние... и музыка, его прекрасная музыка. Чародей шёл вперёд по коридору, поражённый этой внезапной и безумной надеждой на нечто волшебное и невозможное; шёл, не останавливаясь ни на мгновенье, и мелодия, с каждым шагом немёртвого звучавшая всё громче и громче, исцеляла его от слепоты и забвения.
В какой-то миг свет вдруг начал рассеиваться. Прежде он всегда мерк в одну единственную секунду - резко, страшно и неожиданно, однако в ту ночь сияние это таяло медленно и мягко, оставляя после себя лёгкий серебристый туман и будто бы расступаясь пред шагающим сквозь него чародеем. Он же совершенно не страшился, что потеряет свое спасение вновь, совершенно не страшился, что свет вот-вот погаснет окончательно, как и прежде, совершенно не страшился, что мелодия покинет его опять. Немёртвый знал: этого никогда более не случится. Тогда проклятый увидел прямо перед собою дверь: она была чуть приоткрыта, и, вне всякого сомнения, музыка исходила именно из той комнаты, что скрывалось за нею. Некромант, с трудом поборов безумное смятение и тревогу, распахнул дверь и вошёл в эту комнату.
Свет полной луны, падающий прямо в окно тёмного кабинета, озарял старый рояль, что размещался в самом центре помещения. За роялем этим сидел беловолосый молодой человек и исполнял ту самую магическую музыку. Немёртвый не способен был пошевелиться: он, подобно кладбищенскому изваянию, застыл на месте, вслушиваясь в звуки своей вечной мелодии, и она наполняла его, избавляла его от проклятия.
Он не сознавал, сколько времени находился там, в той комнате, за спиною белого призрака: секунду, минуту, час или же тысячелетие. Когда призрак завершил свою игру, встал из-за рояля, обернулся и, бросив короткий, спешный взгляд на своего наблюдателя, растворился в сиянии луны, тот ещё долго не мог сдвинуться с места, поражённый ледяным пламенем воспоминаний, охвативших его несчастный, больной разум. Пред глазами немёртвого застыл образ таинственного беловолосого фантома; мистический, пронизывающий взгляд его серебристых очей. В воображении чародея одна за другою проносились картины забытой, давно покинутой им жизни, и воспоминания об этой жизни нестерпимой болью обжигали измученное его сознание. Ему вспомнились сказочные снежные зимы, неведомые и невероятно красивые белые птицы, прохладные прикосновения ветра, чей-то задорный смех, магические фолианты в сияющих обложках, какой-то выполненный из стекла клинок, застывшая прозрачная река... но вот он находит в себе силы сдвинуться с места и сделать несколько тяжёлых шагов. Некромант подходит к пыльному, полурасколотому зеркалу, стоящему в углу музыкальной комнаты и глядит в него: искажённое глубоким страданием лицо чародея всё испещрено чёрными, уродливыми шрамами; длинные волосы, когда-то давным-давно бывшие белоснежными, покрыты засохшей грязью и кровью, а глаза, обладавшие прежде чудесным серебристым оттенком, теперь абсолютно черны, и отражается в них великая скорбь.
"Я помню тебя", - безумно шепчет он и, поглядев на своё чудовищное отражение лишь несколько кратких секунд, немедленно отходит от зеркала и садится за рояль. Его пальцы начинают скользить по холодным клавишам, и возлюбленная мелодия мертвеца вновь воскресает, наполняет собою залитый мрачным светом кабинет.
- Я помню тебя, - не умолкая, шепчет он, - я помню тебя...
Write a comment