На рыночной площади тихо. Если бы это мгновение длилось столько, чтобы художник успел отобразить сцену на полотне, то массовку на данной картине не счел бы достойной внимания даже искушенный любитель искусства. Несмотря на разномастность сборища, все были одинаковыми: одинаково растерянными, одинаково пораженными, одинаково издающими беззвучный вопль - одинаково один на всю толпу. Неслышный из-за бешеного биения сердца. И из-за прекращения биения другого.
Следующий миг обрушил на центрального персонажа несуществующего полотна непосильно тяжелую мантию всевозможных звуков. Не убежать. Эта мантия так сильно давит на его плечи, что он не в силах пошевелиться. Мантия из звуков обратилась в паутину рук, тянущих его непослушное тело в неизвестность. Когда рассудок вернется к нему, отрицать произошедшее будет бессмысленно.
Второй ключевой герой художественной композиции, являясь по вполне обоснованным причинам бледнейшим из всех, оказался бы самой яркой фигурой. Ровно до тех пор, пока кровь окончательно не потемнела. После этого любой желающий мог обнаружить, что человек-то был весьма заурядный. Какой-то бродяга, коих на рыночной площади всегда хватает. Одним больше, одним меньше - все едино. Больше о нем нечего сказать. Красное пятно на воображаемом полотне - самое великое, чего он достиг. И то не своими руками.
Руки. Какие восхитительные руки подарили бродяге такую честь! Широкие ладони с узкими длинными пальцами. Говорят, они фамильная гордость Гройстенов. И кто бы мог подумать, что достойный, как всем ранее казалось, отпрыск своего рода совершит такое злодеяние? Умен (словно кто-то из говорящих способен оценить чужой ум), красив (словно кто-то из говорящих способен отличить красоту от безвкусия), обходителен (словно кто-то из говорящих способен понять, когда человек притворяется вежливым, а когда вежливость - его неотъемлемая часть).
Однако, невзирая на всю некомпетентность говорящих, они были правы насчет этого молодого человека. Кармон Гройстен хорошо образован: понимает в естественных науках и хорошо разбирается в литературе. Родители с малых лет учили его правилам светского этикета, и с этим полезным умением он шел по жизненному пути, покоряя свет безукоризненными манерами. Но больше, чем светским поведением, Кармон поражал своей красотой. Резко очерченные линии лица, особо выделяющиеся из-за зачесанных в хвост длинных каштановых волос, создают впечатление, что его ваял гениальный скульптор. Вопреки моде над тонкой полоской губ не было усов, и вряд ли кто-либо видел Кармона небритым, тюремщики будут первыми. Несколько жаль, что скоро серые, цвета стали, глаза потускнеют, кожа утратит здоровый оттенок, безупречную осанку испортят цепи.
Может, этого и не произойдет. Ведь судьба наверняка окажется к нему благосклонной: деньги и знатное имя творят чудеса со служителями правосудия. Но в черни издавна заложена тяга к порче прекрасного, и они не упускают случаев для ее удовлетворения, потому несколько дней молодой Гройстен познает не самые приглядные стороны жизни. При всем том не стоит забывать, что и люди знатные, некоторые ставшие начальниками тюрем и почтенными участниками суда, если уж и не испытывают такую же тягу, то подвержены куда более жестокому пороку - завистью к красоте. В общем, молодому человеку предстоит узнать, рожден он под счастливой звездой или нет.
Зато в тот роковой момент Кармон, пускай и не сознательно, добился апогея красоты. Преображенный безумием взгляд, искаженное лицо хищника, а руки, руки! Впрочем, повторяться будет излишне. Словами невозможно описать его великолепие во время действа. Лишь полотну под силу это передать.
Запахи же навеки останутся в том мгновении, но нечего жалеть об их утрате. Они совершенно не соответствовали происходящему. Мерзкую рыбную вонь, пропитавшую воздух площади насквозь, и смрад сточной канавы усиливала летняя духота. Запах крови утонул в них, не дав насладиться агонией утекающей жизни.
Время близилось к полудню, свет солнца яркими бликами покрывал рыночную площадь, одаряя это невзрачное, в сущности, место теплыми красками. Поразительный контраст: светлый день - темное дело. В сумерках это выглядело бы слишком банально, несмотря на всю нетипичность Кармона в роли убийцы.
Единственная поистине важна деталь, которую полотну невозможно раскрыть, - это мотив поступка. Зачем, стало быть, Кармону Гройстену убивать какого-то нищего? Как они могли быть связаны между собой? Бродяги вечно умирают не своей смертью то тут, то там. Мало кому в голову пришло бы соотнести гибель одного из таких в порту десять лет назад с сюжетом полотна. Тогда посчитали, что несчастного убили матросы. У Чарльза Гройстена, отца Кармона, смею заверить, с матросами очень мало общего, разве что анатомия. Тогда всю картину испортил пистолет, изящное оружие, но напрочь лишающее тело жертвы какой-либо эстетики. Кармон во всем превзошел отца: и своей внешностью, и рапирой, украшенной рубинами, и местом, и временем убийства. У этого молодого человека отличный вкус, я знал это. Знал, потому что художники лучше всего умеют делать две вещи: наблюдать и ждать нужный момент.
Неудача с Чарльзом, конечно, выбила меня из колеи. Мне казалось, что я готовился достаточно тщательно, чтобы мероприятие увенчалось успехом. Эволран, мой советник из другого мира, где по-настоящему ценят искусство, предупреждал, что заставить Чарльза совершить убийство ему удастся лишь раз. Проклятый пистолет. Десять лет назад уговорить Эволрана помочь у меня получилось с большим трудом, но он поверил в меня и согласился во второй раз с условием, что воздействовать будет нужно не на Чарльза.
Чарльз не верил... Лучший друг детства не верил в мой талант, это было так оскорбительно. Я многое прощал Чарльзу, его отказ мне позировать - не смог. Теперь я этому только рад. Чего бы стоил его портрет перед шедевром, что мне предстоит создать? Деликатный стук в дверь отвлек меня от размышлений, и слуга известил о том, что холст доставлен в мастерскую. Пришло время для воплощения полотна в жизнь.
Write a comment